Очень меня раззадоривают, конечно, всякие системы преподавания языка, авторы которых заняты перекладыванием грамматики из одной корзинки в другую с попутным перетасовыванием и переименованием ее категорий.
Зачем называть то, что называется «пассивным залогом», именно этими словами, когда можно сказать, что залогов никаких нет, просто иногда действие направлено на подлежащее, а не совершается им, а потому и формы используются другие. Да нет вопросов, конечно, можно. И потом объяснять, что есть две ситуации, которые называются одинаково и ничем друг от друга не отличаются, просто в одном случае в дело идут одни формы в порядке номер 1, а в другом случае – другие формы в порядке номер 2.
Но ради того, чтобы на первых занятиях размашисто объявить сбитым с толку начинашкам, что категорию залога придумали косно мыслящие грамматисты нарочно, чтобы их помучить, я считаю, можно и пассивный залог горшком назвать да и в печь поставить. Как в мультике про Вовку в Тридевятом царстве: «Ну ладно… Зажарится как-нибудь!» Давайте отменим времена и назовем их «категориями». Давайте отменим понятие «порядок слов» и заменим его на «речевую модель». Давайте уберем понятие «модальные глаголы» и назовем их «оттенками смысла». Кто ж нам запретит?
Да никто. К сожалению.
Почему не работают способы учения по принципу «схемка на схемку», «базовые конструкции», «речевые модели» и прочая технологически стройная дребедень?
Нет связи со смыслом. Пустой конструктор.
Что делает студент? Во-первых, он верит в то, что этот конструктор (в котором, к слову, отсутствует половина деталей, но неопытному глазу сразу не видать) – это и есть язык. Во всей его полноте и во всем его многообразии. Здравый смысл тут где-то должен успеть пискнуть, что это маловероятно, но, как известно, по вере вашей да будет вам. Поэтому даже когда после громкого лозунга о том, что абсолютно все высказывания на английском языке могут быть поделены на три категории, тренер оформляет на доске четыре колонки, вера остается крепка. Немного сбита с толку, но крепка. Во-вторых, студент делает с ним только то, что может делать мартышка, получившая в руки полный комплект «очки» + «инструкция к очкам»: прикладывать их к разным частям организма (хорошо, если к глазам, но гарантий нет) с результатом от нулевого (это если к ноге или животу) до заметного ухудшения картинки (это если все-таки к глазам). Выбор небогат: либо сразу послать все это к чертям, либо начать приглядываться к тем темным пятнам, которые без очков выглядели как знакомый лес.
Почему так происходит?
Потому что у людей, не имеющих представления о строении и функционировании языка как системы, а также определенных навыков, нет привычки видеть зазор между смыслом и конструкцией. Их глаза не привыкли регистрировать изображение в том диапазоне, на который рассчитаны эти навязанные ему очки.
Когда те же люди говорят на родном языке, они отлично знают, что они имеют в виду. Снаружи это может выглядеть как: «Приборы?» — «Семьдесят?» — «Что семьдесят?» — «А что приборы?», главное, чтобы участники коммуникации понимали, внутри какой истории они сейчас находятся. «Она в больнице» — she’s in hospital, если она там лежит, и she’s at the hospital, если она просто находится в здании (работает, навещает, пришла на амбулаторный прием), но русский человек безошибочно определит, какой из этих смыслов сейчас заложен в предложении «Она в больнице» — если, разумеется, владеет контекстом, т.е. находится с автором высказывания в одной и той же истории. Он даже не задумается о том, что где-то внутри есть простор для разницы.
Каков смысл предложения «Если бы она могла, она бы это сделала»? Это сказка о том, что:
1) она уже не могла и, следовательно, не сделала (сожаления о прошлом),
2) если у нее будет такая возможность в принципе, она обязательно так и поступит (вероятность условного будущего)?
Оторванное от контекста, оно может иметь любой из этих смыслов, что на английском и отразится в разнице конструктивных решений: She would have done it, if she could / She would do it, if she could.
Если нет привычки отшагивать назад, видеть зазор между смыслом и конструкцией и точки выбора в этом промежутке, конструктор глубоко бесполезен.
Потому что ни одно высказывание не формируется на стадии конструктора.
Существуют так называемся «этапы речепорождения», которые проходит любое высказывание. Оно начинается в глубинах нашего подсознания, аккумулируя из разных мест головного мозга всю необходимую для развертывания синтаксической структуры информацию: кто говорит и кому, в каких отношениях состоят эти люди, каков эмоционально-психический фон говорящего, какова цель высказывания (явная, скрытая). На следующем этапе – по-прежнему сокрытом от сознания – наш мозг выбирает ту синтаксическую модель, которая наилучшим образом вместит в себя все вышесказанное. Включая, например, тайное стремление поразить своим остроумием совершенно определенную красотку, но так, чтобы это не было слишком заметно окружающим. Или желание аккуратно поставить в известность сообщника по преступлению о том, что план действий изменился и нужно срочно уединиться в дамской уборной на втором этаже.
Он определяет, где во времени и в пространстве будет расположено это высказывание: в реальности или в условном, вымышленном мире, в прошлом, настоящем или будущем. Будет ли оно включать в себя процент вероятности? А, может, оно будет представлять собой взгляд из горького прошлого в будущее, которое уже никогда не состоится? Для того, чтобы проделать все эти операции – а наш мозг ДЕЙСТВИТЕЛЬНО проделывает все эти операции, когда собирается что-то сказать – хранящиеся в нем конструкции должны быть привязаны к тем универсальным смыслам, которые они обслуживают в данном конкретном языке. Поражать красоток, совершать преступления и нести мечтательную чушь могут представители совершенно любых национальностей.
Конструкции, в которые они это упакуют, будут тесно связаны в их мозгу с особенностями привычной им языковой ментальности. И если таковой связи нет или связь эта чужеродна, то кубики эти можно переставлять до полного посинения, так и не понимая, какие из комбинаций ведут к каким результатам в коммуникации.
Нельзя, задумав мысль в глубинах авербального подсознательного, оформить ее средствами русского конструктора, а потом быстренько переоформить средствами английского не спускаясь обратно на этаж смыслов и намерений. Спросите любого переводчика: никто не переводит «структура на структуру», абсолютно все занимаются перекодированием смыслов. Тем более нельзя просто взять конструктор и начать в него играть, не задаваясь вопросом: а что я, собственно, сейчас пытаюсь выразить.
Что делать, к примеру, с таким простым предложением: «Будешь суп»?
Как это перевести? Will you soup? Will you be soup? Will you eat soup? (но это уже читерство, потому что глагола “есть” в русской конструкции нет).
Интуитивно понимая, что смысл состоит в предложении отведать супа, каждый второй русский человек все-таки дойдет до Do you want soup? И получит на выходе довольно неуклюжий вариант, правильный грамматически, но не вполне приемлемый в приличном обществе. Отдельную конструкцию Would you like, которая отвечает за предложение чего-либо нужно будет откуда-то взять, структурных аналогов на русском нет, хотя, безусловно, русские люди тоже предлагают друг другу разные угощения. Что делать с более сложными вариантами, например: Care to join? Fancy going out tonight? — науке это неизвестно. Да, понятно, что это модели посложнее. Раньше, чем Intermediate они на горизонте не возникнут. Однако трудность том, что если с самого начала начать мыслить «конструктивно», всему это не сможет встроиться никуда, не разрушив к чертям то, что было положено в основу изучения.
Потому что язык – это вам не лего.
(Заметка: да, можно бросить довольно буднично Wanna soup? или просто Some soup? Но надо понимать следующее а) уровень неформальности; б) уровень всего остального языка говорящего. Если человек – иностранец, который в целом говорит очень плохо, и вдруг вот так выстреливает каким-нибудь wanna soup’ом, это не будет воспринято как небрежный шик, это будет воспринято как крайне неуместная фамильярность).
Что делать со всеми русскими предложениями, которые имеют смысловые эквиваленты, но не имеют структурных?
Ты собираешься в кино?
На ней был зеленый свитер.
В холодильнике котлеты, поешь.
Далеко еще?
Смеркалось.
Ну вот что?
Я понимаю, что работает на методики конструктивного формата, особенно с революционной начинкой («времен нет»., «залогов нет», «английский язык очень прост, вот вся его логика за 20 минут» и т. п.) и что приносит им трудовую копеечку. Возможность делать хоть как – по сравнению с невозможностью делать вообще. Безусловно, для многих это выход.
Только это не про изучение языка. Это про уровень «объясниться» на слегка более вербальном уровне, чем тыканье пальцем. И любое последующее изучение, если у студента вдруг появится желание или необходимость продолжать этот квест, не будет добавляться сверху на эту «базу», а начнется с выкорчевывания ее из земли с мясом. “Make no mistake”, — как говорил Hercule Poirot. «Это вырванные годы», — как говорила тетя Песя.
Англоговорящие люди – абсолютно такие же, как мы, и выражают ровно те же универсальные смыслы. С некоторой поправкой на историю, географию, культурное наследие и т.п, но в целом – те же. Чтобы их понять и научиться делать так же, нужно изучать не соответствие русских и английских конструкций, а соответствие общих для всех нас смыслов с их уникальными конструкциями. И кто научит нас лучше, чем они сами? Наше же дело – смотреть, слушать, записывать, анализировать и запоминать. Тогда есть надежда, что мы не будем в кровавой битве решать задачу «как перевести сегмент «на ней» в предложении «На ней был зеленый свитер», а извлечем на свет божий из глубин подсознания цельный грамотный эквивалент: She was wearing a green sweater. Минуя фазу адского подстрочника: «Она была носящая зеленый свитер», который оскорбляет сразу два великих языка, не говоря уж о мозгах несчастного студента.
Что-то подобное я и учу делать на курсе «Восемь маяков в океане времен». Этот курс посвящен грамматическим временам, которые составляют значительную и, пожалуй, самую сложную часть английской грамматики. Научиться пользоваться всей системой за месяц невозможно — такой задачи и не стоит, но научиться видеть ее и обращаться с ней в целом — это можно. Это мы и делаем.