Все знают, что практика – это хорошо.
Она должна быть постоянной и желательно регулярной, иначе все – хана, кирдык, гипс снимают, клиент уезжает. Отсутствие практики влечет за собой сползание ̶к̶о̶л̶г̶о̶т̶о̶к̶ навыков и прочие горести. Тут помню – тут не помню, какой стыд, срочно нужно больше практики.
Придется мне, как обычно, надеть на себя корону из сушеных мышиных хвостов и скрипучим голосом, не сулящим ничего хорошего, сообщить сенсационную новость: то, что многие принимают за «практику», не несет значимой пользы, а во многих случаях, к сожалению, наносит тяжкий вред самооценке и перспективам дальнейшего изучения языка.
Тут есть два основных момента:
1) что считать и не считать «практикой»;
2) как понять, где польза, а где вред.
Современный студент, как правило, изучает язык «без отрыва от производства» – то есть в соприкосновении с языком вне учебной среды. Либо это соприкосновение вынужденное: эмиграция, работа/учеба на языке, командировки и т.п., либо добровольное: человек убежден в необходимости грузить себя «практикой», да побольше. У многих такое положение дел вызывает нескрываемый энтузиазм: вроде и работаешь – а вроде и язык подтаскиваешь, вроде и химией занимаешься – а вроде и на английском, вроде и к сестре в Нью-Йорк приехала, а вроде и с ее родственниками и друзьями язык набирается. Сплошная польза!
Предельный вариант такой «практики» выглядит так: никакой учебной деятельности вообще, берем три аудиокниги, четыре сериала, восемнадцать приложений, замешиваем в свободной пропорции – и вуаля, не отрываясь ни от чего важного, «по дороге с работы по пути в гастроном» незаметно для себя и окружающих как бы учим английский язык.
Хорошо, что у вас есть я. Кому от меня нехорошо – далее не читаем. Всех с наступающим новым годом, и не вздумайте писать в New Year Resolutions: выучить уже наконец этот треклятый английский язык. Я, возможно, этого не увижу, но уж Дед Мороз-то точно. Просто – не пишите. Не повторяйте ошибок Бриджит Джонс: она с алкоголем так и не справилась.
Остальные продолжаем слушать сюда.
1. Практика без дисциплины и внимания – это три кило отсыревших дров и одна ломаная спичка. Все об этом позабыли, но вообще-то под практикой подразумевается оттачивание совершенно конкретных фрагментов знаний или умений с последующим укрупнением этих фрагментов. С многократным повторением и с возвратом к более мелким частям, если при укрупнении качество продукта теряется.
А качество продукта теряется только от одного: от невозможности удержать достаточное количество внимания во всех стратегически важных точках. Великие художники не стеснялись делать частичные наброски больших полотен, хорошие исполнители часами оттачивают одну музыкальную фразу, танцовщики никогда не приступают к крупным формам, не разогрев тело и не отрепетировав тщательно каждое движение и их последовательность.
Это происходит не потому, что они «не умеют», а потому, что на любом этапе мастерства можно поставить задачу, значительно превосходящую объем внимания даже очень прокачанного профессионала. Практика – это дисциплина, умение ставить себе задачу, отслеживать процесс ее выполнения и анализировать результат, чтобы по итогам ставить новую задачу. И тогда в ней возможен рост.
Практика, к примеру, на рояле – это когда ты берешь один пассаж и бесконечно полируешь его: сначала одной рукой, потом другой, потом двумя, потом обнаруживаешь в нем самые сложные места и оттачиваешь их отдельно (какую-нибудь мерзкую триоль), потом собираешь пассаж, потом, если еще руки не отвалились, пытаешься прицепить его к тому, что ты так же усиленно мучил вчера.
И через два дня у тебя получается, а на третий – опять не очень, зато на седьмой внезапно блестяще, но на восьмой что-то снова идет не так, ну что ты будешь делать. Вот это – практика.
- С каких пор практикой стало можно называть безбрежное поглощение и хаотичное использование языка, не имеющее никаких рамок и целей, никем не контролируемое, не предполагающее анализа, обратной связи, возможности отследить собственное внимание и его дефициты?
- Откуда взяться паре noticing – reflection, которая является основой любой практики при таких объемах и таком полном отсутствии привычки хорошо управляться с объемами раз в 15-20 меньше?
- Почему это вообще называется словом «практика» и почему от этого процесса ожидается что-то хорошее?
Когда вы решаете свои рабочие задачи на английском языке – вы не практикуете язык, вы решаете свои рабочие задачи. Когда вы смотрите кино на английском языке – вы не практикуете язык, вы смотрите кино. Когда вы спорите с соседкой в Сан-Франциско или банковским клерком в Сиднее, когда совершаете шоппинг в Германии или заказываете блюда в Аргентине, вы не практикуете английский язык, вы решаете свои частные бытовые вопросы.
Языковой практикой такие действия могут стать ТОЛЬКО тогда, когда у вас есть лишний объем внимания, который вы можете щедро ассигновать исключительно на лингвистический аспект – так, чтобы при этом не пострадали никакие другие важные аспекты.
Обычно на это способны только люди, которые долго и прицельно занимались языком, причем именно в форме небольших фрагментов, с которыми они производили самые разные действия, тренируя смену фокуса и наращивание объема внимания. Синхронист может одновременно слушать одно, трансформировать в голове другое и произносить третье.
Делать из простого разговора языковую ПРАКТИКУ может только человек, который параллельно у голове по отдельным рельсам гоняет вагонетки с тем, что приносит разговор, и тем, что он уже знал, быстренько анализируя схожести, различия, дубликаты и дефициты. Не подготовленная годами дисциплинированной учебы голова, этого делать не может.
А что же делает неподготовленная голова?
2. А она бросается решать приоритетные задачи, пользуясь тем арсеналом, на который она может положиться, чтобы накосячить минимально. Арсенал этот хаотично подается из глубин подсознания в режиме «Родина в опасности».
В зависимости от уровня подготовки этим арсеналом может оказаться что угодно – хоть траченый молью С1, хоть хромой на обе ноги А2, причем с этого уровня под стрессом клиент всегда отпрыгнет на два шага назад. Куда прыгать назад с А2? В обрывки и жесты.
Какими бы ни были задачи, вне специально организованной учебной среды с выделенными на учебную деятельность ресурсами в виде времени и внимания, эти задачи будут далеки от лингвистики. А на лингвистику объема внимания нетренированного человека не хватит никогда.
Чем выше уровень стресса, тем меньше шансов что-то там такое заметить, отрефлексировать и вынести для последующей «практики». Весь опыт переживается как «уф, отстрелялись» и второй раз извлекать его на свет для осмысления и анализа уже не хочется.
К сожалению, мои наблюдения говорят о том, что большинство современных взрослых изучающих английский язык студентов хронически находятся в ситуации дефицита подготовки относительно уровня требований той среды, в которой они вынуждены применять свои знания.
Рутинный стресс от столкновения с непосильной массой языка всегда кончается одним и тем же: включается рептилийный мозг и властью, данной ему эволюцией, затыкает любые робкие попытки попробовать выразиться поизящнее, немножко подумать и т.п.
В топку летят любые неочевидные языковые средства, и важнейшие цели достигаются максимально надежными инструментами. Хрен с ними, с временами и пассивами, хрен с ними с формулами вежливости, главное, чтобы поняли хоть как-нибудь и сделали, что нужно.
Почему это ни хрена не языковая практика, а прямой вред?
Мозг, постоянно получая английский язык в непосильном объеме, привыкает реагировать на это явление испугом и откатом к более надежным и примитивным конструкциям. В результате они начинают работать «универсальными» ответами на все, что угодно, и используются гораздо шире, чем это приемлемо для «хорошего» языка.
Так же можно застолбить и бездну мелких ошибок, неправильного произношения и тому подобных гадостей. Если человек долго выезжает на таком арсенале, убедить его мозг расширить и варьировать набор становится очень сложным, даже если он уже искренне этого хочет: паттерны закрепились и кажутся мозгу «правильными» — потому что они приносили результаты. Человек теряет нейропластичность и с ней – обучаемость.
Другой вариант – если выехать на примитиве не удается – человек просто опускает руки в полной уверенности, что к языку он не способен: что бы он ни делал, в тот момент, когда нужно развернуть баян на полную катушку, он внезапно весь уходит в песок и мямлит то, чему учили на первых восьми уроках, да и то с ошибками. Чего стараться?
А на самом деле, вся проблема заключается в том, что разрыв между его умениями и условиями применения этих умений слишком велик, но в силу отсутствия специальных знаний этого просто никто не замечает. Если бы практика была налажена поступательно, безопасно, с ограничениями и рефлексией, такого бы не случилось.
Языковая практика может считаться таковой, когда ее уровень и объем сообразны уровню подготовки конкретного студента и когда в ходе этой практики студент не занят решением жизненных задач.
Считать языковой практикой ЛЮБОЕ соприкосновение с языком может только высоко тренированный лингвист, мозг которого в полуавтоматическом режиме регистрирует происходящее. Потому что у него привычка и даже местами профдеформация. Слышит слово – и ну давай анализировать, туды его в качель.
Я не знаю, как решать эту проблему. Но начать, мне кажется, хорошо бы с того, чтобы назвать вещи своими именами.
Так вот. Если вы думаете, что у вас есть языковая практика – подумайте практика ли это. Если вы думаете, что вам нужно нарастить вашу практику – подумайте, надо ли то, что вы делаете и называете «практикой» увеличивать, или имеет смысл заняться чем-то другим.