Говорение – самый вожделенный навык. И самый сложный. Чаще всего я слышу простую максиму: «Чтобы говорить, надо говорить», – так почему же многим заговорить так непросто?
Мнений о том, что надо делать, чтобы заговорить, множество. Давайте посмотрим повнимательнее на три основных:
1. Чтобы говорить, надо говорить.
ДА, НО. Если говорение не вписано в цикл других форматов, в говорении мы используем набор того, в чем мы максимально уверены, плюс спонтанную импровизацию там, где набора не хватает. Планомерное обучение происходит в зоне между уверенностью и случайностью, но для того, чтобы она вообще появилась, говорение должно опираться на постоянно пополняемую сумму знаний: как прочных, так и свежих, еще не вполне устоявшихся.
Именно их мы обкатываем в разговоре, если он вписан в большой цикл нормальных занятий языком. Когда говорение происходит в полном отрыве от занятий, материал занятий в говорении не реализуется. Отсюда происходят всем известные случаи: «Учишь-учишь эти времена, а пользуешься потом все равно теми тремя, что освоил на уровне А1».
2. Чтобы говорить, надо слушать.
ДА, НО. Если аудиоматериал не обрабатывается никоим образом, то в большинстве случаев он путешествует строго по траектории: «В одно ухо влетело – из другого вылетело». Процент того, что ваш мозг самопроизвольно подцепит в результате таких действий, варьируется в зависимости от степени предрасположенности данного мозга к лингвистическому материалу.
Есть, как известно, люди, которые могут подобрать мелодию на слух или цитировать наизусть длиннющий стих, не прилагая к этому специальных усилий. Не все принадлежат к этому счастливому, но малому классу индивидуумов.
Обильное слушание может принести очень хорошие плоды в части накопления пассивного запаса, контекстуальной догадки, самой способности выдерживать большие объемы речи на иностранном языке. Но в говорение все эти прекрасные приобретения без дополнительной помощи, увы, не переплавляются.
3. Чтобы говорить, надо переводить и пересказывать, сочинять собственные предложения, писать эссе и монологи, заучивать тексты наизусть.
ДА, НО. Все эти действия напрочь лишены коммуникативных задач, и это «тихо сам с собою я веду беседу» быстро превращается в кошмар, когда рядом оказывается собеседник, который на все это реагирует или, хуже того, подает собственные реплики, не предусмотренные устоявшимся в голове ученика форматом.
Что же на самом деле
Сегодня я хочу пойти еще глубже и поговорить о том, что все это объединяет невидимым, но очень мощным основанием. Дело в том, что как только нам необходимо говорить в реальном, а не учебном формате, мы вступаем на очень сложную территорию, где действует сразу несколько фигур.
Мы имеем дело с реальным собой и с реальной аудиторией (она может выполнять активную роль собеседника или пассивную – слушателя, и может быть сколь угодно малой или огромной). Но важнее и страшнее другое: мы имеем дело с образом себя, который мы являем вовне, и с нашими представлениями об образе себя, который складывается у нашей аудитории.
«Когда я говорю, я вообще двух слов связать не могу»
«Мне кажется, что я говорю ужасно медленно»
«Когда я говорю, я представляю себе как говорят гастарбайтеры на стройке, и мне кажется, меня примерно так и воспринимают»
«Вроде все меня поддерживают и так хотят помочь, но чем больше они хотят помочь, тем более беспомощно и неловко я себя чувствую, и мне хочется вообще провалиться»
«Я не могу говорить при муже, он прекрасно знает язык, а я нет, мне стыдно», «У меня все время такое ощущение, что на меня все так смотрят, будто я тарелку супа на себя вылила».
Образы не обязаны быть только самобичующимися – бывают аберрации и обратного порядка. Просто тогда, как правило, формулировок нет, поскольку для человека они – слепое пятно.
Он может пребывать в уверенности, что всех поразил, очаровал и впечатлил, и совершенно не отслеживать, что потихоньку от него в аудитории уже завариваются другие отношения, интересы и коалиции, а его медленно, но верно оттесняют на задний план.
Как работает наше представление о себе
Ежу понятно, что эта система кривых зеркал существует исключительно внутри черепной коробки говорящего и часто не имеет ничего общего с реальностью (если верить, конечно, что таковая существует). Проблема в том, что навык говорения находится внутри той же черепной коробки и от этих образов, от этих отношений и от этой внутренней реальности, в которую верит говорящий, находится в самой прямой зависимости.
Навык говорения и возможность его развития напрямую связаны с тем, насколько сложные отношения между несколькими я-образами и несколькими реальностями, будут: а) синхронизированы меж собой; б) благоприятны с точки зрения говорящего.
Если исторически так сложилось, что человек, открыв рот на иностранном языке и сделав себя таким образом более заметным, чем обычно, приходит к краху я-образа, раскрывать рта он не будет.
Учить его можно до посинения, до звона в ушах, до конфликтов, до смен восьми преподавателей и пяти школ, — но на самом деле, до тех пор, пока не рухнет хрустальный гроб. Тем или иным образом.
Как известно, в критической ситуации мы не поднимаемся до уровня наших ожиданий, а падаем до уровня нашей подготовки. Подготовка должна моделировать критическую ситуацию, включая не только модель действий, но и модель препятствий, осложнений. Это нужно, в первую очередь, не для того, чтобы справиться, преодолеть, натаскаться и т.п.
Это нужно для того, чтобы и учитель, и ученик смогли увидеть, С КЕМ на самом деле ведет беседу данный конкретный ученик, когда разговаривает на иностранном языке, и как этот «кто-то» видит этого ученика в воображении все того же ученика. И учителю надо уметь на это место вставать (и слезать с него, разумеется).
Бывает так, что человек снаружи являет собой образец спокойствия, собранности, адекватности, но изнутри там все пылает: «…ай, не то! Почему, я же знаю! Откуда это вообще взялось, я же знаю, как надо сказать!» — и все в таком духе. Иногда там ничего не пылает совершенно: все ресурсы сожраны «собранностью», и на рефлексию и эмоции не остается уже ничего, зато на третьи сутки общения на иностранном языке такой человек не может выйти из гостиничного номера из-за мигрени или панической атаки.
Некоторые сдуваются через пару часов. Некоторые не могут сказать ни слова – просто начинают плакать. Сразу.
Свидетели, живущие в нашей голове
В нашем деле особенно опасны постоянные свидетели – авторитетные фигуры, которые живут в голове студента долгие, долгие годы и автоматически приклеиваются к любым другим свидетелям, собеседникам, партнерам, учителям и т.п. Папа, который сказал: «Если у тебя есть голова на плечах – ты язык выучишь».
При этом вышеозначенный папа мог на иностранных языках не говорить, но сопоставить эти два факта студенту может просто не прийти в голову.
Серафима Петровна, которая учила английскому в пятом классе с прибаутками типа: «Сначала думай, что говоришь, не знаешь – молчи». Случайный невоспитанный носитель, который где-то поморщил нос от сказанной вами реплики и сцедил себе в бокал: “Those Russians”.
Шире – любая авторитетная фигура, внушившая в том или ином возрасте человеку взгляд на себя, как на никчемного, неспособного, слишком тихого, слишком шумного, тупого, слишком умного, — какого угодно, главное, не принимаемого, отторгаемого.
Бывают многослойные бутерброды: сам человек испытывает отторжение по отношению к определенным слоям населения по любым признакам – мигранты, неграмотные или некультурные люди, домохозяйки или пожилые, которые рвутся не в свою лигу, – и боится быть отторгнутым представителями чужой среды ровно по тем же признакам. Простой факт наличия свидетеля / собеседника будет в студенте эту фигуру активировать.
Хотим мы, не хотим мы, даже если мы на сироп изойдем в своей доброжелательности из роли учителя или собеседника, совершенно не исключено, что вместо нас, живых и теплых, решительно желающих только помочь, студент будет отчаянно видеть перед собой искаженные временем черты Серафимы Петровны. И общаться – исключительно с ней. И быть в своих глазах тем, кого он поселил внутрь себя лет 30 назад под влиянием ее могущественного недоброго взгляда.
Разбить эти чары можно только перекрывающим все прошлые опыты поддерживающим присутствием другой, более значимой фигуры, каким и должен стать учитель.
Механику процесса раскрывать не буду: это не для клиентских глаз и ушей, но она существует, и если / когда я буду что-то еще делать для учителей, мы ее обсудим.
А для клиентских глаз простая вещь: если вы плохо себя чувствуете, говоря на английском, начните думать, с кем НА САМОМ ДЕЛЕ вы разговариваете и КТО осуществляет разговор внутри вас. Это – гораздо важнее, чем, черт бы ее драл, «разговорная практика». Ответ может прийти не в виде слов, но в виде слез – к примеру. Или не прийти вообще.
Я-то всегда считаю, что вопросы гораздо ценнее ответов.