Страшно - аж жуть.

Так разговаривают образованные, умные, адекватные, чувственные, живые люди. Выступления в суде, помимо особых формул типа I rest my case или objection (кроме суда, нигде вы такого не услышите), дают прекрасный пример нерушимой логики, богатого словарного запаса, отточенных формулировок, умения управлять вниманием аудитории и вызывать совершенно определенный эффект.

Вниманию дам, как говорится, таки есть на что взглянуть. Им делают загар с учетом мимических морщин, мажут волосы какой-то дрянью, рисуют две-три свежих царапины, немножко мочат водичкой, присыпают сверху песком – и в таком виде отправляют в кадр.

В сериале куча всего, понимать которое нам не надо, и поэтому мы учимся из огромного потока выцеплять то, что действительно имеет для нас ключевое значение. Текст такой, что актерам приходится учить его на износ. Особенно бедному Jim Parsons достается: он совершенно иногда не в курсе, о чем говорит его устами Шелдон.

Мы не можем изменить английский язык, мы с ним вообще ничего поделать не можем, только смириться. Он такой, какой он есть: иностранный. Он нам ничем не обязан, и менее всего он обязан быть нам понятным. Ему все равно, хотим мы его выучить, или нет, считаем мы его сложным, или нет. Мы можем его проклинать, можем им наслаждаться – это наши частные делишки.

Все встало на свои места сейчас, когда ко мне раз за разом приходят люди, обдолбавшиеся об эти кубики до ссадин. И когда я нашла внутри точку, встав на которую, я могу ориентироваться на клиентов, не снижая градуса своей искренней и высокой любви к языку. Я не считаю, что выучить язык сложно, я это ЗНАЮ. Об этом - еще один текст.

Париж – это не только и не просто город, и даже не столько историко-культурный феномен. В первую очередь – это воплощенная мечта многих и многих людей, реальные географические координаты представлений о красоте, стиле, изысканности, драматичности, вкусе, роскоши, истории, гастрономических вершинах, сексуальности в их самом лучшем выражении. И для меня это так.