О, этот текст зрел давно. Сегодня я еще с утра подкрепилась статьей об эмоциональном выгорании – ну и все. Курок пошел на спуск.
Хочу написать о корпоративным английском. О знании языка как активе на трудовом рынке, об уроках, организуемых в компаниях и на производствах, о манипулировании параметром знания языка при управлении персоналом, о безнаказанном использовании тех, кто знает язык лучше других и не может отказать начальнику, коллегам, а иногда даже и подчиненным в дополнительных услугах, которые никак не отражаются ни на финансовом положении конкретного сотрудника, ни на социальном. Мне есть что сказать на эту тему с нескольких сторон, так что я поделила текст на две, а то и три части (никто ж не знает, куда меня занесет).
Сегодня я хочу поговорить о поиске подходящих сотрудников и о практике найма на работу под флагом: «А английский вы подтянете».
Не только потенциальные студенты и уже изучающие язык часто не в курсе, зачем конкретно он будет им нужен, и в принципе не задаются таким вопросом; не только преподаватели (что еще хуже); но и огромное количество нанимателей и специалистов HR точно так же понятия не имеют, что конкретно предполагают повседневные обязанности на той или иной должности, и какие языковые навыки должны быть для этого развиты. General English – это, конечно, хорошо, но мое внимательное наблюдение за рынком на протяжении почти четырех лет свидетельствует: а) таких специалистов на рынке не слишком много; б) любого человека независимо от уровня нужно «обтесывать» под конкретные задачи, предполагаемые данной сферой и данной должностью. Не может человек, «просто хорошо знающий язык», внезапно с ходу точно помнить все стандартные формулировки бортпроводниц, пилотов, авиадиспетчеров, а также иметь наготове весь арсенал вежливых и уместных фраз для пассажиров, которые боятся летать, наблевали в проход, требуют пересадки в бизнес-класс или опаздывают на транзит. Он точно так же не может знать все составы шампуней и укладочных средств плюс триста пятьдесят прилагательных для описания «мягкой волны», «упругого завитка» или «сияющего блеска». И не то чтобы готов с места в карьер разбираться в контрактах на поставку стального лома, инструкции к роботу-луноходу или старинном рецепте правильной сырной плесени.
Среди моих клиентов были специалисты, которым нужно было:
— быстро прочитать аннотацию к медицинскому препарату и понять, что он, зачем, для чего, какие есть аналоги, целесообразно ли его заказывать;
— работать с детьми с расстройствами аутического спектра, которые понимают очень ограниченный набор слов и конструкций;
— регулярно работать со строительными подрядчиками в географии: Казахстан, Норвегия, Индонезия, Конго (акценты, плохое знание языка и т.д.);
— руководить отделом в мультинациональной корпорации с рабочим языком английским, живя при этом не в англоязычной стране;
— писать пресс-релизы, переводить на английский язык всю документацию и застольные речи начальства, выполнять вообще все обязанности, связанные с английским языком для российской компании;
— перенаправлять международные грузы;
— общаться в чате с коллегами-айтишниками исключительно письменно и наполовину терминами.
Как легко догадаться, в очень многих случаях никакой «хороший английский язык» на самом деле не нужен – нужны очень конкретные утилитарные навыки, которым все равно невозможно научиться загодя, особенно если не знаешь, в какую рабочую среду попадешь. А в некоторых случаях – напротив – к блестящему знанию языка еще сверху должны прилагаться компетенции в области устного или письменного перевода, кросс-культурных коммуникаций, публичных выступлений и т.п.
И тут мы подходим вплотную к проблеме под названием «отсутствие привычки мыслить целями и средствами», которое в современном мире уже давно больно лупит – ладно бы только по карману, так ведь по нервам!
Сотрудников, знающих язык, ищут часто. При этом на самом деле – НА САМОМ ДЕЛЕ! – ищут сотрудников, обладающих конкретными навыками в английском языке или на его основе, но уже ЗА его пределами (перевод, написание текстов, ведение переговоров, владение специальной лексикой и терминологией – это все уже навыки, превышающие просто знание языка). Иногда общий высокий уровень знания языка для этого совсем не нужен, иногда – и его совершенно недостаточно. Трезвое и ответственное понимание того, что нужно человеку на конкретной должности и сколько такие компетенции стоят (и как долго нужно им обучаться, и какие для этого нужны условия) – редкость. Не всякий хорошо знающий язык быстро сориентируется в специфике конкретного спектра служебных обязанностей или автоматом будет уметь складно на этом языке писать. Не всякий плохо знающий язык запорет простейшие бланки заказов или переговоры с китайским контрагентом.
О тех, кто знает язык хорошо на входе, поговорим в отдельном тексте. Сегодня для простоты сосредоточимся на людях с подготовкой среднего уровня.
На собеседование является кандидат, который, допустим, всем хорош для позиции, но язык знает недостаточно хорошо – по мнению HR и других проводящих собеседование лиц. (Тут отдельный вопрос, как это знание проверяется и какое эта проверка имеет отношение к тому, с чем реально придется иметь дело потом, часто – никакого). Или знает неплохо, но абстрактно, безотносительно данного рабочего места. При этом кандидат нравится, и работа кандидату – тоже.
Кандидата берут на работу с единственным условием: «Нужно будет подтянуть английский язык». Кандидат радостно соглашается.
Дальше происходит следующее. Новое рабочее место требует огромного напряжения всех ресурсов организма. Конечно же, никаких лишних сил на дополнительные занятия языком, как правило, не оказывается. При этом кандидат – а теперь уже работник – довольно быстро попадает в ситуации, где нужен именно тот английский язык и именно те компетенции в нем, которые идут рука об руку с job description. Начинается столь нелюбимое мною «продуцирование из дефицита». Дефицит не всегда так уж связан со знаниями – он может быть связан, например, с общей стрессовой ситуацией (все новое, все страшно, от страха язык прилип к гортани, забыл, все, что знал). Но работать нужно – уже сейчас.
Через год-другой многие оказываются в точке, когда работа стала уже родной и любимой, когда замаячили предусмотренные конкретно этой позицией плюшки и возможные сценарии развития событий (благоприятные и неблагоприятные), а уровень языка, если и подтянулся, то только сиюминутными, авральными методами. Выживать помогает, жить – нет.
Чем плохи авральные методы? Во-первых, человек не успевает отследить, осознать и скорректировать, что и когда он делает, и в результате его не покидает ощущение неуверенности даже при правильных действиях, и, как это ни парадоксально, одновременно может закрепиться уверенность в некоторых неправильных. Все происходит слишком быстро, чтобы вообще хоть что-то зафиксировать, поэтому мозг все время принимает КАКИЕ-ТО решения, которые позволяют нашему герою балансировать и выплывать, но осилить четкое видение правильных и неправильных паттернов из всего этого компота уже не очень возможно. Английский язык улучшается и ухудшается одновременно – такой вот парадокс.
Во-вторых, человек в принципе привыкает все время действовать в языке из стресса и как результат – смертельно устает. Дополнительные занятия становятся все менее и менее реальными, потому что – ну кто же добровольно будет засовывать себя обратно в этот кошмар, когда только что закончилось ежедневное восьмичасовое подневольное потение. Даже если, понимая всю безвыходность своего положения, наш герой идет на какие-то занятия, там его не ждет ничего хорошего, потому что он не идет туда с запросом: «научите меня языку» — он уже идет туда с запросом: «избавьте меня от этого повседневного ужаса», но на этот запрос на курсах или частных уроках языка ответа нет и быть не может. Это работа психотерапевтического и методического толка, потому что нужно объяснить человеку: куда он попал, почему он чувствует то, что чувствует, почему стандартный поступательный вариант обучения ему больше не годится, а также какие есть теперь пути решения. Почему придется медленно и с большим откатом назад. Почему еще долго то, что будет происходить на уроках, никак не будет отражаться на работе, и как в этих условиях сохранить веру в будущий прогресс.
Массово методисты и психологи еще не готовы отвечать на такой вопрос (многие вообще его в упор не видят). И даже я, ставящая его постоянно, еще не готова отвечать. На это нужен колоссальный талант, объемное видение и умение двигать такие тектонические пласты мировой экономики и картин мира, которые мне точно неподвластны.
…и тут как раз подступает счастливая пора оценки первого года работы. Более или менее формальная, приуроченная к мандаринам с шампанским или к шашлыкам с пивом – это все неважно. Важно, что рано или поздно начинается давление: «мы говорили о необходимости улучшить язык, он улучшился – но недостаточно, что вы делаете для того, чтобы его улучшить?» Вариант: «Мы вам дали преподавателя, организовали занятия, мы их оплачиваем – но прогресс не такой, какой мы ожидали, в чем дело?» (о корпоративных занятиях языком поговорим в другом тексте).
Дальше – все. Страх потери работы, отсутствия повышения, постоянных упреков, стремительно падающая самооценка, попытка начать, отчаяние, бросание, новые попытки, опять страх потери работы – и теперь уже страх, что на новую не возьмут уже вообще никогда, а если возьмут, то на неинтересную, с понижением, — ну, короче, вы поняли. Понеслась душа в ад. И все это – на фоне продолжающегося бесконечного производства из состояния дефицита – теперь уже точно не знаний, а моральных и физических сил, из стресса, из ненависти к языку, который становится препятствием для роста и угрозой социальному положению.
У меня был клиент – бортпроводник крупной российской компании. Взяли на работу на международные направления, дали краш-курс языка (месяц или полтора), год человек работал в постоянном ужасе от возможных интеракций с иностранными пассажирами. Через год стал бояться перевода на внутренние авиарейсы. От страха начал путать то, что знал, и напрягаться в других сферах. Теперь он уже боялся не только ляпнуть не то или понять не то сквозь звук турбин, но и пролить на всех апельсиновый сок. До меня дошел в состоянии, мягко говоря, тревожном.
Час у меня ушел на то, чтобы развернуть видение ситуации от липкого ужаса «я такой-сякой, глупый, бездарный, не справляюсь, моя карьера летит в кювет» до горькой правды «большая корпорация поимела тебя, как хотела, а теперь держит за задницу и манипулирует твоим здоровьем, самооценкой свободным временем и перспективами карьерного и социального роста». Договорились до того, что решили: перевод на внутренние авиарейсы на год-другой может оказаться благом и необходимой передышкой от бесконечного постоянного ужаса англоязычной коммуникации. За это время можно будет не только восстановиться и подправить покосившуюся самооценку, но и подучить немного язык (очистив его предварительно от налипших комьев собственной постоянной несостоятельности).
Кардинально исправить такую ситуацию на рынке труда не очень возможно – во всяком случае, до тех пор, пока это выгодно (а это выгодно). Мне часто приходится объяснять, например, специалистам из области IT: если бы вы, сидя в своей условной Калькутте или своем условном Краснодаре, не были бы чудовищно выгодны нанявшей вас огромной корпорации, вас бы не наняли. Да, они иногда намекают на то, что английский можно было бы и улучшить – ну чтобы им было еще удобнее с вами работать. Но уверяю вас: за те деньги, которые они вам платят, они потерпят и так (особенно если терпят уже не первый год). Во всяком случае, до тех пор, пока не найдут кого-нибудь еще дешевле – но в таком случае знание вами английского языка будет все равно слабым аргументом против существенной экономической выгоды.
Однако эту ситуацию можно хотя бы увидеть. Хотя бы за тем, чтобы прекратить сливать свою жизнь down the drain и без конца биться в истерическом ужасе из-за угрозы потери места и невозможности воткнуть куда-то занятия языком, вызванной ударными темпами работы на этом самом месте. Иногда полезно – если не в реальности, то хотя бы внутренним взором – перевести себя «на внутренние авиалинии». И посмотреть, что там вообще делается. Вдруг там давно нужна стоянка и ремонт.