На одном из вебинаров мне задали вопрос: «Как вы относитесь к коммуникативным методикам?» Я не ответила, но сразу поняла: надо писать, потому что, судя по вопросу, это как раз задачка для меня и моего несравненного навыка расчихать всю пыль по местам.

Нет никаких «коммуникативных методик». С этой точки очень легко взять влево и начать писать совсем другую статью (про то, как сложно, на самом деле, создать поистине новую методику и как созданию ее обязаны предшествовать открытия в фундаментальных областях науки, питающих педагогическую мысль, например, в нейрофизиологии). Но я ограничусь куском шоколада в качестве индульгенции и продолжу писать эту. Есть коммуникативный подход (можно говорить, так уж и быть, «коммуникативная методика»), и он один-единственный.

Насколько я понимаю своим специально обученным мозгом, под «коммуникативными методиками» во множественном числе нормальные люди неязыковых профессий часто понимают интерактив практически любого наполнения, ставя его в оппозицию грамматическим упражнениям, чтению с переводом и «заучиванию». Нередко «коммуникативные методики» склеиваются у учащихся с интерактивной моделью поведения преподавателя: не объяснения у доски с последующей проверкой усвоенного, а любое вовлечение студентов в человеческое взаимодействие.

Граница пролегает не там и не о том.

Интерактив отличается от коммуникации как булочка для гамбургера – от гамбургера. Интерактивная модель – это форма, которая подразумевает двустороннее участие и, таким образом, противопоставляется монологической модели, центрированной на преподавателе (объяснения) или ученике (демонстрация усвоенного материала). Коммуникативный подход означает, что в центре интерактивной формы есть информационное зерно и коммуникативная задача: одна из сторон сообщает другой стороне то, чего та сторона не знает. То есть если я вышла на сцену и говорю: «А ну-ка, ребятки, все хором: «Сне-гу-роч-ка!» — и зал орет «Снегурочка!» — это уже интерактив, но еще не коммуникация.

В центре коммуникативного подхода лежит значимое сообщение. Это все, и в этом – все.

Чтобы было понятнее, зайдем с другого конца. На консультациях многие клиенты признаются мне в том, что боятся или не могут говорить на английском языке и не понимают услышанного. Речь не идет о рабочей ситуации, когда человек уровня Intermediate не вполне понимает речь носителя или не может вспомнить какое-то слово. Речь идет о частичном или полном параличе всех способностей, ощущении стены, ваты, слоя воды между собой и языком (слушание), а также сухости во рту, немоты, крайне низкой скорости, отчаяния (говорение). Степень напряжения такая, что тело невольно переключается в режим «нам бы только ночь простоять, да день продержаться», причем от уровня знаний это реально никак не зависит: я наблюдала такие картины и когда человек закруглялся на четырех фразах формата My name is Vasya, и когда он на хорошей скорости болтал минут 5 о любимой собаке. Финал одинаков: физическое истощение, упадок настроения, очень низкая оценка своей речи (опять же НИКАК не связана с реальным положением дел), закукливание, уязвимость, часто – большая печаль, иногда слезы, бывает, что враждебность или глухое раздражение в мою сторону. Что это, Бэрримор?

А это, друзья мои, модель «ответ у доски на оценку». Участок школьной жизни, который всем нам приходилось переживать, и делали мы это очень часто, не разжимая глаз и зубов, насколько только возможно утратив контакт с собой и с окружающей действительностью, нарастив максимальную возможную скорость и сгруппировавшись получше для отражения неминуемого удара. Потому что мы оцениваемы, мы в прицеле чужой критики, а это – очень уязвимая позиция. Если во всем этом кошмаре у мозга остается полтора-два случайно бездельничающих нейрона, собратья, обливаясь потом, пошлют их в заповедные отделы мозга на добычу формулы Second Conditional или внезапно занадобившегося слова, к примеру, «капуста». Но их может и не быть, и тогда здравствуйте случайные остановки на середине фразы с нарастающей паникой. Однако главное – просто чтобы этот кошмар поскорее закончился. Если человек говорит со мной на консультации из этой позиции, а я пытаюсь отпускать дружелюбные ремарки по ходу или вступить в диалог, это воспринимается как источник дополнительного напряжения и волнения. Иногда общение все же может состояться, а иногда – нет, человек замыкается, замолкает или переходит на русский язык. Иногда русский прорывается и в процессе, когда нужно установить контакт со мной, поскольку контакта со мной как с собеседником на английском языке не возникает.

У детей это выглядит еще острее: они в принципе отказываются вести на английском разговоры, которые имеют хоть какое-то отношение к их реальной жизни, по крайней мере, поначалу. Только мои длинные рассказы о собственном житье-бытье на английском языке приучают их хоть как-то делиться реальными подробностями именно на нем, и на это может уйти несколько месяцев. А так жизнь – отдельно, а английский язык – отдельно. Ладно, вроде бы редко уже кто и где учит «топики» про London is the capital (хотя я слыхала и похлеще: топик про Moscow City с подробными техническими характеристиками башен «Москва» и «Федерация»), но попросишь рассказать о себе – немедленно напяливают немыслимое выражение лица, фиксируют глаза на потолке и начинают нести нечеловеческую труху, в которой нет ни слова о том, что занимает их души или на худой конец умы. Задание для ЕГЭ: позвонить в бассейн, узнать все, что нужно (расписание, стоимость, как добраться). Господи! Вы что, никогда не звонили в бассейн (поликлинику, спортклуб, банк, кинотеатр, нужное подчеркнуть), чтобы узнать действительно важную информацию, не помните, как выглядит подобный диалог? И вот мямлят совершенно абстрактное, мучительно вспоминая, что там нужно упомянуть обязательно (подсказка: абсолютно все то, о чем ты и так не забудешь спросить, если ты РЕАЛЬНО собрался в этот чертов бассейн). Потому что кто ж звонит по-английски в бассейн?! Это мы понарошку в бассейн звоним, нам на самом деле, ничего не надо, а надо нам только сказать ПРАВИЛЬНО, соответственно КРИТЕРИЯМ. А что говорить-то, кому, зачем? Да какая разница. Бубнишь в монитор – через месяц оценка. Вот и пообщались. Выйти из этого плена достаточно живым, чтобы пользоваться английским языком для реальных практических нужд и человеческих бесед с живыми людьми, почти невозможно. Не срастаются эти две картинки.

Взрослые с таким анамнезом формулируют свою тоску так: «Хочу говорить легко», «Хочу общаться полноценно», «Хочу понимать и чтобы меня понимали», и пребывают в уверенности, что именно плохое знание языка препятствует им в том, чтобы делать все вышеперечисленное. Это не так. Уровень напряжения, низкая самооценка, ощущения ваты (воды, сухости, блока, отупения, зависания, забывания, непонимания, паники) описывают люди, находящиеся на самых разных уровнях знания языка.

Язык – это средство коммуникации, но не ее предмет. Иностранный язык – это такое же средство коммуникации, как и родной, просто нужен он для коммуникации с другими людьми и в других местах. И, кстати, хорошо бы понимать, где именно и с кем именно! Вот, например, пришел недавно клиент, говорит: «Хочу разговаривать, как носитель, употреблять сленг, шутить». Спрашиваю, зачем. Задумался. Слово за слово – хочу, говорит, в мультинациональной корпорации работать. Отлично, говорю, но в мультинациональной корпорации с вами будут работать в команде финн, украинец, бразильянка и индус, кого вы там собрались впечатлять своим специально дрессированным британским юмором? То-то. Но это я отвлеклась. Неважно, учим мы его для работы, для учебы за рубежом, для туристических поездок, все равно мы учим его для того, чтобы общаться. Даже те форматы, которые могут выглядеть односторонними, всегда подразумевают коммуникацию, путь иногда и отложенную: у публичного выступления есть аудитория, у любых письменных форм – читатели. Мы пользуемся языком для того, чтобы принять или передать сообщение. Если сообщение доставлено в нужную сторону без утраты смысла, коммуникация состоялась успешно, то можно считать, что язык выполнил свою служебную функцию, а мы были молодцами. Это все, что нам нужно от языка. Это все, что нам нужно от себя в языке. Любые грамматические упражнения, списки слов и попытки пристроить кончик языка к альвеолам лишь скромно служат этой великой конечной цели: человеческой коммуникации.

Человеческая речь – произвольный акт, и это значит, что для того, чтобы открыть рот, у нас должна быть причина. «Рассказать топик на оценку» — это очень плохая причина открыть рот. Она и в школе-то плохая, а после школы обязана полностью отмереть, как приличный тиранозавр. Единственной причиной открыть рот для нормального человека является желание поделиться с миром чем-то или узнать у мира о чем-то.

Это и есть суть коммуникативной методики. Люди в классе общаются между собой для того, чтобы передать информацию или выяснить информацию (информация трактуется широко). Учителю нужно передать ученикам информацию о новом грамматическом времени. Ученикам нужно попросить у учителя разрешения сделать важный звонок за пределами класса. Одним ученикам нужно проинтервьюировать других, чтобы потом отчитаться перед классом, собрать общую картину и выполнить маленькое социальное исследование. Предлагаемые обстоятельства для этих упражнений иногда бывают до некоторой степени условными, но коммуникация – нет, коммуникация настоящая.

Дело не в том, что в коммуникативном методе все только и делают, что болтают. Если на уроке проходят новую грамматическую тему или новые слова, то рано или поздно обязательно будет этап, где все сидят, уткнувшись каждый в свою тетрадь, и усердно пишут упражнение. Если новые слова, а тем более выражения трудны для произнесения, можно услышать, как весь класс повторяет их хором или иногда по-отдельности (этап, который часто вызывает у взрослых студентов и даже у преподавателей неловкие чувства). Дело в том, что акцент полностью смещен с языка («правильно – неправильно») на то, для чего он нужен в реальной жизни («состоялась или не состоялась коммуникация»). Фокус на первом дает результаты типа шока наших выпускников английских спецшкол, которые умели рассказывать про столицу Великобритании, но не умели в этой столице купить билет на автобус без нервных потрясений. Фокус на втором дает результаты типа «а, ладно, все сикось-накось, какие там, к чертям, времена, ляпнул слово hat вместо helmet, но все поняли, и вот мы уже едем, куда нам надо, маршрут проложен, все сытые, довольные и вообще, смотри, какая красота»!

Урок в рамках коммуникативного подхода может выглядеть очень по-разному, но общее направление будет неизменным. Мы движемся от системных знаний (грамматика, лексика, фонетика) к применению этих знаний в навыках (чтение, слушание, говорение, письмо), которые, в свою очередь, обслуживают коммуникацию между людьми, осуществляемую в практических целях. Способы выражения будущего времени для планирования (грамматика) – упражнение на формирование и различение конструкций (грамматика) – текст про планы на ближайшие каникулы (лексика и обороты) – составление личных планов в парах (использование пройденного на практике) – обсуждение их в мини-группах (использование пройденного на практике).

Часто ли мы в жизни пересказываем написанное человеку, который заранее знаком с содержанием текста? Да нет вроде, это как-то глупо. Зачем? Но почему-то раз за разом клиенты рассказывают мне о пересказе как распространенной форме работы на уроке, мол, развивает разговорную речь. Допустим. Но давайте посмотрим, куда уходит все внимание говорящего и слушающего в данной ситуации. Я знаю текст. Ты знаешь текст. То есть содержательная составляющая нашей коммуникации безудержно стремится к нулю. Единственное, что остается – это бросить все силы на идеальную правильность, но почему-то с этим как раз дела начинают внезапно обстоять туго. Откровенно говоря, туже, чем могли бы, если бы мы не концентрировались на этом так усердно. Почему так происходит? Потому что в отсутствии коммуникативной задачи мозг маркирует эту деятельность как вполне идиотскую и саботирует наши усилия. И это вторая точка, откуда можно начать писать другую статью: о сфокусированном и рассеянном внимании и переключении между ними, а также о том, в каких случаях какое из них полезнее использовать. Второй кусок шоколада пошел, но если коротко, то усердная концентрация в процессе практики говорения – это вредно, хотя бы потому, что, это закрепляет в нас связь между английским языком и форматом «ответ у доски», когда мы напрягаемся, потеем, боимся, мучаемся, теряемся, тянем и вообще с размаху влетаем в невыносимое. И дальше каждый раз, когда нам нужно использовать английский язык, мы обреченно встаем под воображаемую доску и говорим на воображаемую оценку (а вот мозг кипит и ладошки потеют очень даже по-настоящему).

С такими собеседниками действительно тяжело говорить. Но не потому, что они плохо знают английский язык! А потому что их состояние сообщает слушателям чудовищную фоновую тревогу и навязывает позицию оценщика, и от этого, действительно, хочется бежать. ОТ ЭТОГО. А не от того, что они употребили неправильный глагол в Second Conditional.

Часто ли мы читаем книги вслух? Разве что детям. Часто ли у нас возникает реальная жизненная необходимость придумать предложения с заданными грамматическими параметрами? Никогда. Часто ли мы переводим с одного языка на другой готовые оформленные высказывания? Только если перевод – наша профессия. Все это – примеры некоммуникативных заданий. Все это делает нас компетентными в рамках подобных заданий, но некомпетентными в рамках реальной коммуникативной ситуации, отсюда полная беспомощность при контакте с людьми вне учебных стен. Все это прочно приковывает нас к доске, где нам очень и очень плохо.

Короче говоря, отвечаю на вопрос: коммуникативный подход — это единственный разумных подход к изучению иностранного языка. А остальное все – накипь, пена и хрень на постном масле, excuse my French.


Like, share, repost. Peace, love, smile. Learn.