ДИСКЛЕЙМЕР
- Эта статья посвящена вопросам изучения английского языка взрослыми, но не детьми. У них другие способности к восприятию и копированию.
- На свете существуют прекрасно профессионально подготовленные и очень квалифицированные преподаватели родного языка как иностранного. Эта статья не о них, а о собирательном образе «носитель языка», к которому, как я убедилась, влечет многих бессмысленно и беспощадно.
А теперь – fasten your seatbelts, ladies and gentlemen, we’re about to hit some bumpy road here.
ЧАСТЬ I
На первом занятии в школе приемных родителей нас спросили: «Как попадают в детский дом?» Сама постановка вопроса ставила в тупик: все пришедшие давно рассматривали усыновление и неоднократно обдумывали все, что может случиться с приемной семьей и с ребенком после того, как он будет изъят из учреждения. Поездка в детский дом представлялась нам стартом мероприятия. Сбор документов – предстартовой подготовкой. Все самое важное, в нашем представлении, должно было начаться потом. А тут вдруг такой вопрос, непонятно даже, из какой фазы процесса взявшийся.
Все занятие мы посвятили выяснению основных категорий, населяющих детские учреждения, и знакомству с реальностью. Оказывается, в среде приемного родительства много лет живет мем: «маленькая девочка ангельской внешности, дочь профессора и балерины, родители которой трагически погибли в автокатастрофе». Именно о таком ребенке сознательно или не очень мечтают начинающие приемные родители. О полностью сохранном и со всех сторон привлекательном ребенке, чья единственная проблема состоит во внезапном исчезновении любящих родителей. Но такие дети в детские дома не попадают: родственники их туда не отдают. Реальное население ДД – это совсем другой генетический и социальный материал: дети наркоманов, алкоголиков и уголовников, «национальные» дети, многие – при живых, но ограниченных в правах родителях, многие – жертвы разнообразного насилия, абсолютно все – с диагнозами разной степени тяжести и правдивости.
Зачем я это все рассказываю? Затем, что в идее «носитель языка как лучший преподаватель» мне видится похожая история. Не отпрыск профессора и балерины, но всесторонне развитый истинный британец с идеальным произношением, лингвистическим образованием, квалификацией «преподаватель родного языка как иностранного» и опытом работы, который готов посвятить свою жизнь превращению вашего хромого intermediate во внятный upper. Да нууууу?!
Имеет смысл взглянуть на состав носителей английского языка, которые оказывают образовательные услуги, и понять примерную статистику того, с чем вы имеете шанс соприкоснуться.
В первую очередь, носители, которые живут в России. Их цель появления здесь редко связана с преподаванием английского. Слависты, историки, театроведы, музыканты, фанаты русского балета и других видов искусств, специалисты в некоторых научных областях, — кто угодно, только не квалифицированные преподаватели родного языка как иностранного. Часть из них – просто люди авантюрного склада и широчайших интересов, которые праздно шатаются по миру, что делает их занимательными собеседниками, но не учителями. Те, кто здесь застревает по каким-либо причинам (романтические, карьерные, академические интересы) рано или поздно начинают искать дополнительный источник заработка. Можете меня побить, но большинство местных носителей становятся преподавателями именно так.
Среди англоговорящих, не живущих в России, пул пошире, но тенденция сохраняется. На небольшую горстку действительно хороших преподавателей приходится сотня-другая людей самых разных квалификаций и отсутствия оных, которые в минуту жизни трудную вспомнили о том, что, по счастью, владеют нечаянным активом. Как правило, претензии к преподавателям-носителям формулируются именно так: «Мы ничего не делали, просто болтали» (прямая цитата из уст многочисленных моих клиентов, никак не связанных между собой). Об этом – чуть позже.
Другая претензия выглядит так: «Они ничего не исправляют». Не скрою, долго мне эта формулировка казалась возмутительной, потому что на другом полюсе всегда стоял призрак школьной училки, которая не давала никому слова вымолвить без унижения человеческого достоинства, вследствие чего ученик вообще терял все слова из головы и краску с лица, зато приобретал мучительное заикание. Казалось бы, дают, наконец, говорить – радуйся! Но, к сожалению, без осознания собственных ошибок и работы над ними прогресса не бывает ни в чем, поэтому те студенты, которые либо обошлись без нервных потрясений, либо успешно их преодолели, ценят конструктивную критику и помощь. Отказ от исправления ученика – это те места, где сквозь ткань привычного пользования родным языком просвечивает методическая беспомощность, а то и банальная лень. Ведь исправление ошибки открывает дверь вопросам: «Почему так, а не иначе? Всегда ли так? Какое правило действует в данном случае? Какие из него исключения? А можно ли сказать вот так?» Чтобы ответить на них, нужно что-то знать. Что-то такое, что не всегда приходит вместе с жизнью на языке. В этой ситуации выигрывает не тот, кто владеет языком лучше, а тот, кто знает про него больше. По соседству и основы методики, потому что стоит понимать, когда и как исправлять, чтобы не убить свободу с мотивацией и не накормить демона наплевательства.
Погрузившись в академическую среду на CELTA, я получила множественные подтверждения того, что в процессе обучения языку, причем на любом уровне, даже на advanced, умение пользоваться языком ВСЕГДА уступает знаниям о языке и методическому мастерству. Косвенно я получила подтверждения того, что общий уровень подготовки кандидатов – неносителей языка в разы превосходит общий уровень кандидатов-носителей, которые записываются на курс, не имея ни малейшего представления о своем языке как об учебном предмете, не владеют терминологией, не могут объяснить те или иные закономерности, никогда не задумывались функциях конструкций и т.д. Об этом в разных выражениях сообщили мне преподаватели-носители и неносители, проходившие CELTA в Москве, в Британии и в других странах мира.
И это всего лишь CELTA, месячный курс, а многие носители пренебрегают и этой малостью. Он очень помогает взлететь на новые высоты с хорошего трамплина. Если трамплином является тот доблестный факт, что ты, как и все нормальные люди, неплохо освоил свой родной язык, CELTA тебе эта – как бантик нудисту. Красивенько, да только не за что цеплять.
ЧАСТЬ II.
Основные причины, по которым люди отдают предпочтение носителям: гарантированная правильность речи, способность познакомить с реальным, не «книжным» языком и произношение.
Следуя этой логике, получается, что основная функция, приписываемая преподавателю, это функция источника языка. Кто-то даже заметил в комментариях к моему опросу, что иметь носителя в преподавателях – это то же самое, что окунуться в среду изучаемого языка, только без выезда за рубеж.
Давайте поговорим об этом.
Преподаватель как источник.
Каким единственным образом преподаватель-носитель может служить источником языка или создавать эффект среды?
Говорить.
Что делаете вы (студент), пока говорит преподаватель?
Слушаете.
Какой навык вы тренируете в это время?
Слушание.
Внимание, вопрос: можно ли тренировать навык слушания каким-либо иным образом? Более, скажем так, экономичным? В эпоху копеечного интернета и бездны бесплатных ресурсов? British Council? BBC? Youtube? Подкасты? Аудиокниги? Многие из этих сайтов снабжены заданиями на понимание и ответами к ним. Можно выбрать разные варианты английского языка, акценты, уровни, объемы, темы. Можно делать это в машине, в метро, в душе, в лесу. В полном одиночестве, а также любым составом любой национальной принадлежности.
Если вы еще не задавались вопросом, насколько эффективно использовать дорогостоящее и очень ограниченное время урока для того, чтобы послушать хорошую английскую речь, сейчас самое время.
Преподаватель как среда.
Сколько времени имеет смысл соприкасаться со средой, чтобы это соприкосновение имело реальное влияние на прогресс в языке?
Час-другой ежедневно.
Можно ли назвать условные три часа в неделю уроков с носителем (из которых созданию «эффекта среды» не могут отводиться все три) «значимым соприкосновением со средой»?
Нет.
Достаточно ли одного человека с его индивидуальными речевыми характеристиками для создания эффекта, приближенного к реальной среде?
Нет.
Если вы еще не задавались вопросом о том, каковы вообще функции преподавателя на уроке, как должен выглядеть хороший урок и что преподаватель должен с вами делать за ваши немаленькие деньги, сейчас самое время. Вы пока поразмыслите, а я еще поболтаю.
Произношение.
Я быстро миную банальное наблюдение о разности носителей и их акцентов, это давно уже общее место. Есть более интересные наблюдения.
«Настоящее» британское (и даже уже американское) произношение как неотъемлемый атрибут хорошего знания языка – это миф, крайне близкий к внезапно осиротевшему отпрыску профессора и балерины. Современные международные стандарты для всех изучающих и даже – о, ужас! – преподающих английский язык выглядят так: произношение не должно затруднять понимание. Это все. Количество пользователей языка по отношению к носителям составило 3 к 1 еще в 2003 году. Это означает, что большинство интеракций на этом языке уже давно осуществляется между двумя неносителями. Welcome to the modern world.
Расстаться с мифом об обязательности хорошего произношения россиянам тяжело. В памяти еще остались железобетонные Елены Петровны, которые изводили нас транскрипцией и правилами, но сами преспокойно говорили «зис» и «вот». Их плохое произношение являло собой яркий фасад общего плохого знания языка. Нам не хотелось – и до сих пор не хочется быть на них хоть в чем-то похожими. Мы сохранили школьный стыд за попытки выговорить th без слюнявых пузырей, и страстное желание принадлежать к настоящим знатокам английского языка, которые никак не могли звучать, как собирательная Елена Петровна. Мы сохранили непомерный, неоправданный и морально устаревший снобизм, порожденный годами изоляции от мира и замечаниями в стиле «Чем так говорить, лучше уж молчал бы!»
Оставьте в покое своих школьных учительниц: давно наросло новое поколение учителей – россиян с хорошим, естественным произношением, на одном только моем курсе CELTA таких было 18. Я знаю блестящих преподавателей, которые говорят с акцентом. Я легко представляю себе лица некоторых своих учеников и клиентов, которые при первых звуках такой речи скорчили бы козью морду – и прошляпили бы блестящего ума и образования специалистов, людей высочайшей организации и четкости, глубоко погруженных в живую, бурлящую академическую среду, имеющих прекрасное представление и о современном состоянии языка, и о современных методах его преподавания. От всего этого вы предлагаете отказываться только затем, чтобы всласть наслушаться безупречно британского How do you do? На это есть Стивен Фрай в записях.
Есть люди, которые могут набирать язык из воздуха, это правда. Многим удается и произношение копировать на слух. А еще бывают люди, которые похоже пародируют любые голоса, говоры, диалекты, акценты. Бывают и такие, которые садятся за инструмент и без труда подбирают случайно услышанную мелодию. Означает ли это, что можно всех взрослых людей учить музыке, просто усадив их за инструмент и напевая вокруг мелодии? Это дар. Не стоит рассчитывать, что именно вы – его обладатель.
Для остальных рецепт хорошего произношения очень прост: это прицельная работа, которая ведется куда больше через рот, чем через уши, и куда больше похожа на физическую тренировку, чем на занятие английским языком. Для этого вам нужен фонетист. Фонетистом может быть носитель. А может и не быть. Для успеха предприятия существенного значения это не имеет.
Правильность речи (лексика, грамматика, произношение).
Мы, преподаватели – неносители, зная язык на очень высоком уровне, иногда действительно делаем ошибки. Это честная, окончательная и непоправимая правда. Делали, делаем и будем делать. И никогда не доучим язык до такого состояния, чтобы не делать их вообще (и вы не доучите, простите).
Преподаватели-носители ошибок не делают.
Мхатовская пауза.
Во-первых, это неправда. Мне тут недавно рассказали, что некоторые носители всерьез думают, что в конструкции who could’ve thought звук «ф» с призвуком shwa относится к предлогу of, а не к хвосту вспомогательного глагола have. То есть типа who could of thought. Такую ошибку не может допустить ни один образованный носитель, но, как мы помним, в преподаватели родного языка людей заносит по-всякому. Этот пример экстремальный, я сама в него не очень верю, но с непогрешимостью языка у носителей я была бы очень осторожна.
Во-вторых, это неважно. Нет, я не пошутила, не хватайте ртом воздух. Правда, неважно.
Придавать сверхъестественную значимость правильной речи можно, только следуя искренней вере в то, что эта речь, вместе со всеми ее характеристиками, включая произношение, перетечет в вас воздушно-капельным путем благодаря нахождению рядом с носителем. Адептам этой веры ошибки, безусловно, опасны: они ведь точно так же перетекут и укоренятся. Русский преподаватель один раз не то время употребил, артикль забыл – и все, конец, студент отравлен навсегда. Мы ведь всегда запоминаем то, что нам говорит учитель. Все. По-бук-вен-но.
Желание того, чтобы преподаватель всегда говорил на 100 % правильно, вытекает из того же видения преподавателя как основного, а то и единственного источника языка. Как эталона, на который равняться и ресурса, у которого перенимать. А также из веры в то, что навыки передаются именно так: нам сказали, что делать и как, — и мы тут же пошли и сделали то, что нужно, так, как нужно. Учитель непогрешим, кто не понял – сам дурак. Вам это ничего не напоминает?
Из всего того, что я пронаблюдала за время существования моего проекта, я сделала такой вывод: взрослые студенты из России привыкли соотноситься внутри с собирательным образом педагога советской и постсоветской школы, который, действительно, языка не знал и преподавать его не умел. Человеческий фактор также играл большую роль: тетки эти были порождением советской действительности, в которой иностранный язык по определению мог занимать только маргинальную позицию, ибо слишком будил воображение в ненужную для совка сторону. Преподаватели были вынуждены это воображение постоянно глушить – сначала в себе, а уж как следствие – в учениках. Для многих «российский преподаватель» так на всю жизнь и остался там, в эпохе мезозоя.
Мне хочется спросить: а сами-то вы там случайно не остались? Не остались ли вы теми пяти- семиклассниками, нудно бубнящими текст вслед за учителем, который является единственным источником знаний, в правдивости которых нет смысла сомневаться и нет возможности удостовериться? Не являетесь ли вы жертвой встроенной матрицы образовательного процесса, которая заставляет вас автоматически концентрироваться на фигуре учителя, как на единственном носителе знаний, который в силу своей «единственности» и обязан нести полную ответственность за их сияющую правильность?
Требуя гарантий эталонной речи, вы демонстрируете отказ от собственного критического мышления, получения личного опыта, исследования, экспериментов, поиска доказательств чужих и своих гипотез, творчества, а заодно отказ от видения современной реальности с ее последними исследованиями в области нейрофизиологии, психологии, педагогики и т.д. Плюс отказ пошевелить задницей и открыть хотя бы youtube! Я не утверждаю, что учитель может говорить, как попало, я утверждаю, что крайне опрометчиво назначать его источником и требовать от него абсолюта, даже если может им служить в силу знания языка на уровне родного. Это очень нерациональное его использование, очень расточительное. Если он служит вам абсолютом, он не может служить вам преподавателем.
Абсолют ничему не может научить, он может просто существовать для сверки по нему происходящего. Он ясен и недвижим. Преподаватель же решает совсем другую задачу: он организует таинство вашего познания, он занят активным наблюдением и подстройкой учебной реальности под ваши нужды, он оказывает эмоциональную и психологическую поддержку, и обеспечивает условия, при которых движение в нужную сторону будет осмысленным, интересным, сфокусированным и практически неизбежным.
Допустим, вы задаете гипотетическому преподавателю вопрос, и предполагаете, что носитель языка знает ответ (правильный), а русский преподаватель – нет (или сомневается). Алгоритмы развития ситуации? Предположим, с носителем вы получаете ответ а российский преподаватель говорит: «Я не могу ответить тебе сейчас, я посмотрю в книге и отвечу тебе завтра». В первом случае, если вы удовлетворились ответом носителя, вы сделали его конечной точкой вашего квеста и отдали ему всю ответственность. Во втором, конечной точкой стал отдельный от вашего преподавателя авторитет в виде книги, из которой вам на завтра принесли копию нужной страницы. Какая ситуация ценнее для вашего обучения? Вторая. Она развивает мозг, заставляет думать. Сравнивать. Подвергать сомнению. Доказывать. В каком случае больше шансов, что вы запомните ответ? Во втором. Потому что вы провели в контакте с этим вопросом больше времени. Он успел прожечь дырку в голове, застолбить нишу, вызвать эмоции. Он заставил вас шевелиться. Почему в любом образовательном процессе принято использовать разные источники, ссылаться на них и приводить в конце библиографию? Потому что линейная передача любых знаний с принятием их на веру – это пятый класс. Взрослый мозг не умеет присваивать и эффективно использовать сведения, не прошедшие критическую оценку и валидацию этим конкретным мозгом. Поэтому золотой стандарт изучения любой дисциплины во взрослом возрасте – это сопоставление нескольких единиц информации и способность сделать самостоятельные выводы.
Кстати, один из эффективных методических приемов, известный вам же, я уверена: дать ошибочный ответ и заставить студентов доказывать свою правоту. Ибо где ж вы видели развитие без ниспровержения авторитетов. И где ж вы видели сильных авторитетов, которые не провоцируют своих учеников на то, чтобы себя оспорить и в конце концов – превзойти.
Разговорная практика.
Едва ли не все в моем опросе заявили, что преподаватели – носители дают бесценную возможность для живой языковой практики.
Во-первых, вернемся назад и вспомним: если преподаватель-носитель ценен тем, что у него безупречный язык и мы хотим поглощать его язык как можно больше, то дело кончается тем, что он говорит на равных с нами, а то и больше. Так чья это языковая практика?
Во-вторых, если мы так хотели разговорной практики, то откуда берется недовольство во фразе: «Мы ничего не делали, только болтали». В чем дело?
В широком смысле практика – это любая ситуация, в которой нам нужно изъясняться на английском языке, и она в целом оказывает некий рассеянный благоприятный эффект, который очень трудно отследить и измерить. Такая практика помогает не утратить языковые навыки, снять или хотя бы расшевелить языковой барьер, получить удовольствие от живого общения. Эффект от нее становится заметен только при очень большом ее количестве, и то не всегда.
…и мы возвращаемся к вопросу об эффективности использования преподавателя в качестве тренажера для этой цели. Микроскоп, гвозди, все дела.
В крупных городах существует масса недорогих вариантов: разговорные и дискуссионные клубы, кинопросмотры с последующим обсуждением, игры в «Мафию» и «Монополию» на языке, тематические вечеринки. Кстати, носители там тоже бывают. За три часа и за сумму от 300 до 1500 вы получаете пять-шесть приличных собеседников. И не бойтесь говорить не только с российскими преподавателями, но и даже с людьми, ниже вас по уровню. Их ошибки не заразны, мало этого: слушая чужую речь с ошибками, вы гораздо быстрее начнете отслеживать свои. То есть, слушать чужие ошибки – это еще и полезно! Попутно испаряются намеки на страх оценки и снобизм – пустячок, а приятно.
Практика на уроке не может и не должна быть такой «практикой вообще». Вы получаете порцию новых языковых единиц, и разговорная практика должна поставить вас в условия, дающие естественный повод для использования именно этих языковых единиц. Только такая практика дает возможность ввести свежий материал в активный запас и откорректировать ошибки по его применению. И вот тут вам нужен преподаватель. Во-первых, он смоделирует схему, при которой вы сможете «прогнать» новый для вас материал, во-вторых, скорректирует ошибки и даст обратную связь.
Что делает хороший преподаватель во время вашей языковой практики?
Он молчит. Так какая вам разница, на каком языке он это делает?!
Максимум – живо реагирует, не перетягивая на себя одеяло, но попутно занимается своими прямыми обязанностями, а именно: отслеживает жизнь нового материала в ткани вашей речи и делает себе заметки на полях, чтобы обеспечить ваш дальнейший прогресс. Но в целом — молчит.
Потому что кому здесь, черт побери, нужна практика?!
***
Я не знаю, что еще сказать.
Если вы до сих пор думаете, что я и мои коллеги похожи на собирательную Валентину Ивановну с рыжей халой на голове и Бонком под мышкой, то подумайте еще раз.
Если вы думаете, что по ту сторону баррикад нам противостоит собирательный бостонец в пятом поколении, преподаватель по призванию и профессии, который умеет передавать знания дыханием рот в рот, то подумайте еще раз.
Если вы до сих пор думаете, что основное достоинство российского преподавателя – это способность объяснять сложную грамматику на русском и переводить слова, то подумайте еще раз.
Если вы до сих пор думаете, что дело преподавателя – доставить посылку с языком из своей головы в вашу, то вы отстали на несколько десятилетий, пяток методик и даже парочку политических строев.
Либо вы просто не видели хороших преподавателей. А они – мы – есть. И это, как говорит моя бесценная коллега Даша, «прям крутифул» 🙂