Влезла в инстаграме в одно интеллигентное петербургское сообщество. Опыт, конечно, говорил мне (настойчиво), что такие места мне надлежит обходить по крутой дуге через Воркуту, потому что, как известно, истинные петербуржцы матом не ругаются, равно как и москвичи. А я – производственный брак, случайно родившийся на Васильевском острове, результат 4-х московских поколений, позор семьи, профессии и интернета.
Но что поделать, душа, слегка обалдев на отдыхе, требовала высокого полета.
В сообществе опубликовали иконические профили Ахматовой и Гумилева и попросили угадать, дескать, что за пара. Приписали даже описания какие-то. А то так неясно. Культурная петербургская (и не только) публика кинулась наперебой расчехлять свою культуру со словами, дескать, ну что это за загадки вообще, ха! Да это мы на раз-два, нам только дай. Обозрев поляну, я поняла: вот он, мой золотой шанс выпендриться совершенно некстати, я так ждала его посреди всех этих пальм, бесплатных кебабов и дружелюбных дворняг. Накачанная лекциями Тарковского и фильмами Брессона по самую дырочку в правом боку.
Я написала, что это Ахматова, которая долго не принимала ухаживаний Гумилева, издеваясь над ним чтением вслух стихов на немецком языке, которого Гумилев не любил. (Это нам рассказывала учительница литературы в школе. Дескать, вот, девочки, как надо поклонников отшивать, вам, небось, слабо).
И ушла довольная. Спустя время на мой совершенно не нуждавшийся в этом комментарий прикатил ехидный ответ: мол, Гумилев считал немецкий язык лучшим языком для стихосложения после русского, о чем неоднократно сообщал Одоевцевой, которая после отразила этот момент в своих воспоминаниях.
Каждый раз, когда я хочу выпендриться, я хочу это сделать один раз. ОДИН. Так, чтобы на меня смотрели через толстое стекло со звукоизоляцией и сказали бессодержательное: «Ах!» Или даже не сказали ничего, потому что такие глупости я делаю не «зачем», а «почему»: фонтан эмоций внутри перебулькивается через край и жаждет отлиться в какую-то форму. Бессмысленную, как абстрактная живопись, только в словах, потому что иначе я не умею. Все. Нет там никакого смысла, никакой стратегии и даже удовольствия никакого. Просто сдерживаться в какой-то момент мне начинает обходиться дороже, чем слегка плеснуть наружу. Такое устройство.
…вечно я забываю, что мой ничтожный выплеск может попасть на раскаленную сковородку, испариться и забрызгать все вокруг щедрым конденсатом. Каждый раз удивляюсь, когда с той стороны прилетает какая-то реакция. Для меня это примерно как если бы мне ответил пасхальный заяц с торта или сыроежка в лесу. (Естественно, ни под одним другим комментарием к тому посту никаких ответов не наблюдалось, нет. Это только у меня талант потрясти случайную сыроежку до таких основ, чтобы она начала выдавать себя за образованную петербурженку и любительницу поэзии).
Я отшутилась, мол, ну мало ли, что там мог Гумилев спустя годы говорить, будучи уже давно и безнадежно женатым на Ахматовой. Но собеседница уже вступила в битву всем своим культурным слоем. Мешая утренний кофе с сарказмом, спросила, уж не сам ли Гумилев сообщил мне о своей нелюбви к немецкому. Слегка раздражаясь, я полезла в сеть и моментально нашла воспоминания одноклассницы Анны Горенко, которая, собственно, и пустила эту байку в мир. Написала даме: вот, говорю, об этом написано в воспоминаниях Веры Срезневской, погуглите. Дама в ответ выкатила полноразмерную цитату из «На берегах Невы» Одоевцевой, где героиня читала Гумилеву Шиллера в оригинале, а он комментировал в восторженных тонах. Кончалась цитата размашистым заявлением в мой адрес: «Возьмите платок и хорошенько утритесь!»
В этом месте я поняла, что ситуация опять свернула в сторону обратного отсчета на космодроме Байконур и мое очередное позорное изгнание из Культурного Сообщества – вопрос времени. Но все еще сдержалась. Добыла ей цитату из Срезневской, снабдив ее максимально мягким укором в сторону «утритесь». Собеседница полностью проигнорировала мою очевидную правоту и блеск доказательств. Тем более не оценила она мою сдержанность перед лицом ее мелкой истерики. В ответ она написала: «Ничего личного, просто ответ на ваше беспардонное «погуглите».
«Эх, Маша, – подумала я, – ничему тебя жизнь не учит», – и поперлась исполнять свою партию до конца. То есть писать обреченное: «да вы о*ели», получать бан и провоцировать Культурное Сообщество на пост про то, как они тут создают Культурное Сообщество всеми силами пальцев и души и не приветствуют обсценную лексику. Скучно это все, господа. Слово «х*й» – оно, ей-богу, гораздо веселее слова «утритесь», правда. И гораздо менее оскорбительно. Это если в корень зреть, конечно, а не на поверхности тиной плавать. Ну да уж что теперь. Культурьтесь там без меня в своей тихой заводи.
…с другой стороны, не так давно меня звали на конференцию выступить. Я внимательно выслушала всю повестку, да и говорю человеческим голосом: «Не зовите меня, я вам там не нужна, я вам все разнесу. Вам не понравится».
Значит, учит чему-то. Жизнь-то.
P.S. Если кто-то правда задается вопросом, как со мной вообще люди рискуют общаться и дела делать, когда у меня бывает такой непредсказуемый terminator mode, то я отвечу. Это очень легко. Terminator mode у меня включается только на нежизнеспособное, тухлое, искусственное, претенциозное, глупое, неискреннее, ненужное. Если вы предлагаете мне иное, получите все мои мощности и совершенно прозрачное сотрудничество. Если же потянет осетриной второй свежести – взорву к ебеням, даже если сильно постараюсь этого не делать. Оно само об меня взорвется, честное слово. Такое устройство.
На фото, говорят, Ахматова (точно сложно утверждать, но я поверю). Из воспоминаний Веры Неведомской, соседки Гумилева и Ахматовой: «Ахматова выступала как „женщина-змея“: гибкость у нее была удивительная — она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при всем этом строгое лицо послушницы». Икона, че.