Почему они уходят?

И какой же у людей основной запрос на эти три месяца работы на начальном уровне? По-прежнему любимый: «Понимать беглую разговорную речь носителей и экспертных пользователей языка, быть в состоянии отвечать оперативно, грамотно и уместно». У некоторых к этому добавляются навыки деловой переписки на высоком уровне, навыки ведения международных бизнес-переговоров, навыки кросс-культурной коммуникации в диалоге и полилоге. Для смягчения запроса используются формулировки «хоть как-то» и «на бытовом уровне». Я на это отвечаю, что «хоть как-то» — это то, что они делают и так без меня, а «на бытовом уровне» не работает, почему – я объясню чуть ниже.
Это фантастический разрыв с реальностью. Когда он живет в голове, он не выглядит таким фантастическим, но как только он озвучен в диалоге с экспертом, который слегка округляет очень вежливые, полные эмпатии, но все же катастрофически вылезающие из орбит глаза, разрыв становится более нагляден. Я задаю неудобные вопросы. Я спрашиваю: «Как вы планируете продолжить свое обучение после этих трех месяцев?» «Что должно произойти в эти три месяца, чтобы вы оценили этот опыт как удачный (в отличие от десятка предыдущих, забракованных)?» «Что будет, если за три месяца вы даже примерно не дойдете туда, куда хотели бы попасть?» И я вижу, как постепенно с обреченностью приходят к одному знаменателю надежда и реальность, а также какими внутренними бурями это сопровождается.
Быстро объясняю, почему не работает смягчающее обстоятельство «на бытовом уровне». Для несведущего человека это может выглядеть так: «Две элементарных фразы в кофейне, в которой я каждый день, блин, бываю, стандартная ситуация, что тут можно не понимать»? Для эксперта это выглядит так: «Две фразы, в которых имеется грамматика уровня advanced, элементы идиоматического языка (шутки, смолл-тока), комбинаторика беглой речи, региональный акцент, личные речевые характеристики». Так вот, чтобы расшифровать эту тарабарщину, как раз и нужна формула: 4-5 лет планомерного изучения языка ПЛЮС тренинг по восприятию беглой разговорной речи, ПЛЮС наслушанность живого материала, которая позволяет сменить встроенную оптику со «стандартных ситуаций», которые живут только в учебнике, на нормальную, где никто не говорит, как в учебнике. Идея, что на вопрос уровня А1: “How are you today?” – носитель может своенравно ответить из уровня С1: “Any better and I’d be dangerous”, – это комплексная идея, требующая не только опыта, но и возможности этот опыт осмыслить. Чего до определенного этапа изучения языка ни у кого нет и быть не может.
И тут мы подходим к ключевому моменту. Мои коллеги, продвинутые пользователи языка, а также прочие люди, имеющие на все свое ценное мнение, обычно начинают с упоительным фырканьем обсуждать этот разрыв между запросами студентов и реальностью. Мол, они хотят все и сразу, но это же не-воз-мож-но! Как можно этого не понимать? От учительской курилки, где мы сливаем негатив от уроков, до серьезнейших симпозиумов, где мы делимся высококлассными профессиональными наработками – это чуть ли не главный мотив. Сюда же относится тонкий юмор про «весь английский за полгода, внутривенно и во сне, целиком и навсегда». Сюда же относятся сетования честных учителей, которые, разинув рот, наблюдают, как полчища выскочек с их завиральными обещаниями зарабатывают дикие деньги, в то время как они стесняются поднять цену за свой урок хотя бы на 500 рублей. И так далее, и так далее.
Нас поражает не только уровень наивности, но и уровень разделенности сознания. Вроде бы все более или менее в курсе, что выучить язык – задача не быстрая и не простая. Но я уже забыла, когда последний раз видела студента, который осознанно и длительно предпринимает систематические усилия для ее решения. Бесконечные формулы: «пробовала это – неудачно», «был еще такой заход – но дело как-то не пошло», «школа, институт, платные курсы – но это все мало что дало». Не выдерживают, уходят, отказываются, бросают.
Если бы я не говорила лично и глубоко с людьми, которые это явление воплощают собой, я бы могла тоже иронизировать и посмеиваться. Я бы могла говорить: «Боже, какая наивность, какое невежество, какая фантастическая незамутненность! Откуда они вообще такие взялись?» Но я их видела, я знаю, откуда они взялись, и я так говорить – не могу. Это живые люди, это кандидаты наук, успешные бизнесвумен (Господи, “бизнесвИмен”???), специалисты высокого класса в своей области, артисты, психологи, главы семейств, люди, успешные в разных областях знаний и умений. Гораздо проще было бы, конечно, объявить их всех неправдоподобно наивными или даже глупыми, но что-то не сходится у меня в этой картинке. Что-то не сходится.
И я нашла, что.
Дело в том, что 95% этих людей УЖЕ находятся в контакте с языком и что-то на этом языке делают. Многие читают профессиональную литературу. Многие – вынужденно и несвободно – но общаются в среде (профессиональной или личной). Многие получают образование. Многие обслуживают себя в путешествиях, в переписке. У них есть опыт успешного решения жизненных задач через английский язык. Они уже попали в те ситуации и события, в которых по стандартному учебному плану они должны были оказаться только спустя несколько лет очень четких и эффективных занятий в строго ограниченных специальных условиях. Но они оказались там сейчас – случайно, волей обстоятельств, брошенными в воду. И они там как-то, как могут, выплывают.
Так вот. Именно то, что они выплывают, рождает обманчивое впечатление от происходящего. И – нет, это не про желание по-быстренькому в обход труда намухлевать себе целый огромный комплексный навык. Это про то, что: «Если я это делаю сейчас, без подготовки и знаний, и если у меня, как ни крути, кое-что получается, то это не может быть настолько сложным, чтобы для этого нужен был весь цирк с конями да еще так долго». Они не хотят «очень хорошо знать язык», они хотят лишь, чтобы ноша, которую они и так на себе волокут неведомыми силами и способами, стала чуточку легче, вот и все. А разве это много? Неразумно? Нелогично? Оторвано от реальности? Это уже их реальность, они это из нее хотят. Не снаружи. Снаружи они бы увидели нечто совсем другое!
Им правда незаметно и невдомек, что они давно уже чешут по канату под куполом цирка без страховки, они просто этого не замечают: как-то привыкли, к тому же слишком заняты следующим шагом и попутным жонглированием. Внизу стоит толпа правильно обученных людей, которая поднимается на такую высоту только после многолетней подготовки и только со страховкой, и орет: «Безумец! Что ты творишь! Сначала ОФП и растяжка — лет пять! Потом упражнения на баланс и координацию — лет пять! Потом канат в 50 см от пола, потом — метр…» А он в ответ выдает следующее: «Тут с соседнего каната сказали, что надо бы еще приседать на каждом шагу и говорить: «Оп-ля!» — есть идеи, как это осуществить?» И мы такие: БЛЯ.
Но в какой-то момент (слезая с каната, выжимая трико, мозги, волосы и душу) эти акробаты все-таки понимают, что так долго продолжаться не может, что они уже на грани здоровья и рассудка и что надо как-то подойти к вопросу по уму. Они приходят на занятия – только за тем, чтобы посидеть на них, скрипя зубами, несколько месяцев, после чего свалить в безудержный туман языкового партизанства. Они будут слушать подкасты и играть в приложения, глубокомысленно рассуждать о необходимости «практики» и искать еще триста тысяч способов толочь воду в ступе, только чтобы не видеть нас с нашими учебниками и упражнениями.
Почему?
Да потому. Во-первых, попадая на занятия, такой студент обнаруживает себя в знакомом сеттинге, который уже привел его туда, где он, собственно говоря, и находится, и где он может, прямо скажем, не очень многое, а то, что может, так это, скорее, вопреки нежели благодаря. Потому что опытов обучения в подобных сеттингах у студента, как правило, к этому моменту – навалом. Тонких методических разниц он не чует, до отложенных результатов не доживает. Опяяяяяяяять вставлять пропущенные слова, раскрывать скобки, слушать неживые диалоги на неинтересные темы, сочинять из-под палки предложения, не относящиеся ни к чему, и делать прочую неудобоваримую чушь. Он проверяет годность обучения по единственному критерию: «Стало ли легче на моих реальных галерах с этим английским языком?» В большинстве случаев единственно возможный ответ: «Нет, зато у меня появилась целая зона, в которой я тоже плохо справляюсь, зашибись». И отсюда вытекает во-вторых.
Во-вторых, когда такой студент попадает в учебную ситуацию, и он, и учитель оказываются в абсолютном перевертыше нормальной учебной ситуации, на которую они оба подсознательно рассчитывают. Дело в том, что там, на высоте, на которой он как-то оперировал с постоянной тахикардией и риском для жизни, он приобрел опыт, маркированный: «У меня получается». Непосильные задачи автоматически снижают требования. Выжил? Уже герой. Хоть что-то понял? Гений! Получил каким-то мистическим образом нужный результат? Все, победителей не судят, какая разница теперь, что там было не так! Когда такой человек попадает в нормальную среду с посильными задачами и адекватными требованиями, он внезапно начинает получать массированный опыт, маркированный: «У меня НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ».
Встает вопрос: если я обратился за помощью, но то, что мне предлагают, не помогает мне с моими жизненными задачами, зато заставляет чувствовать себя лохом, что я тут делаю?!
У вас еще есть вопросы, почему они уходят? У меня нет.
***
Ужас ситуации в том, что глобально мы – учителя и методисты – правы. По-крайней мере, в том, что если люди учат язык вне среды и хотят понимать и производить беглую качественную речь, то путь у нас к этой цели один, и никакие аберрации реальности, травмы и жестокие опыты на него не влияют. Нужно начать с малого, учить долго по специальной литературе, которая преднамеренно составлена с ограничениями и отличиями от языковой реальности. После чего пережить крайне болезненный переход из оранжереи в открытый грунт, где еще долго продолжать наращивать компетенции. Вся история занимает плотной работы лет пять. Дальше, конечно, знак бесконечность, но за пять, я считаю, можно дойти с условного нуля до хорошего advanced, на котором возможно уже очень и очень много, а главное – возможен осмысленный подход к действительно неограниченному аутентичному контенту, с которым не приходится все время воевать, как с обезумевшей мельницей, наживая себе плотную связку «английский – это нечеловеческий стресс».
Трагедия ситуации в том, что весь этот путь рассчитан на чистенького, свеженького, ничем не испорченного студента, который не выдает на каждом шагу неадекватных реальности (но адекватных внутренней реальности и опытам студента) психо-физиологических реакций, который не занят самобичеванием, обесцениванием, подрывом авторитета педагога, а также вопросами типа «как унять тошноту и тремор в конечностях». И который не будет все время параллельно с учебным английским с его мирными диалогами про семью и отпуск практиковать аварийно-трудовой английский, на котором ему нужно решать десяток-другой сложнейших задач. Потому что этот опыт делает такой путь практически невозможным. Точнее – невыносимым.
Трагедия в том, что у методического сообщества на данном этапе его развития нет решений о том, как работать с людьми, у которых:
– есть многочисленные негативные опыты обучения;
– есть длительный опыт успешной коммуникации в сочетании с ощущением собственной глубокой неуспешности (т.е. все сделал, но в процессе огреб столько стыда, фрустрации и т.п., что непонятно, как это переработать, куда канализировать);
– есть длительный опыт вынужденного оперирование в среде, требования которой значительно превышают возможности студента;
– есть постоянно действующее поле применения учебного материала на практике, в результате чего при обычном (колоссальном) разрыве постоянно оказывается, что применить конкретно ничего не получается, из чего очень трудно удержаться от вывода, что вся эта учеба – чушь на постном масле и конкретному студенту не дает ничего;
– есть искаженные представления о том, что такое язык, как он функционирует и как изучается, происходящие из личных опытов студента, которые он не в силах критически осмыслить и отрефлексировать;
– есть обоснованные опасения столкнуться в ходе обучения с реальным объемом собственных знаний и компетенций, добавить тяжести в текущее вынужденное пользование языком вместо того, чтобы тяжесть эту отнять;
– есть огромные, натертые до мозолей опасения, что тебя вообще не видят, не слышат, не понимают и ничем не могут тебе помочь.
Трагедия в том, что такой студент (а их становится все больше) обращается к преподавателю из совершенно другой реальности и с другими задачами, чем реальность и задачи, к которым у преподавателя есть решения и технологии. В результате обе стороны не понимают, что им делать друг с другом, а также – что им делать вообще, в профессии и в жизни.
Если / когда я найду, что с этим делать, я сообщу. Пока не.